Сегодня 9 мая, сегодня 70 лет победы над фашизмом, сегодня великий праздник! Сегодня день победы в Великой Отечественной Войне! Я хочу поздравить всех с этим великим праздником.
Недавно я прочитал очень сокровенную книгу о войне — Светлана Алексиевич. У войны не женское лицо.
Я вам советую прочитать эту книгу, я очень хочу чтобы сюда не вмешивали политику. Я умоляю вас не вмешивать сюда политику! Это великая победа, это великий подвиг. Я просто хочу, чтобы люди помнили, чего стоила эта победа, нельзя никогда забывать чего она стоила…
В любом случае, я хочу поделиться с вами несколькими отрывками из этой книги:
«Я не запомнила в войну ни кошек, ни собак, помню крыс. Большие… С
желто-синими глазами… Их было видимо-невидимо. Когда я поправилась после
ранения, из госпиталя меня направили назад в мою часть. Часть стояла в
окопах под Сталинградом. Командир приказал: «Отведите ее в девичью
землянку». Я вошла в землянку и первым делом удивилась, что там нет никаких
вещей. Пустые постели из хвойных веток, и все. Меня не предупредили… Я
оставила в землянке свой рюкзак и вышла, когда вернулась через полчаса,
рюкзак свой не нашла. Никаких следов вещей, ни расчески, ни карандаша.
Оказалось, что все мигом сожрали крысы…
А утром мне показали обгрызенные руки у тяжелораненых…
Ни в каком самом страшном фильме я не видела, как крысы уходят перед
артобстрелом из города. Это не в Сталинграде… Уже было под Вязьмой…
Утром по городу шли стада крыс, они уходили в поля. Они чуяли смерть. Их
были тысячи… Черные, серые… Люди в ужасе смотрели на это зловещее
зрелище и жались к домам. И ровно в то время, когда они скрылись с наших
глаз, начался обстрел. Налетели самолеты. Вместо домов и подвалов остался
каменный песок…»
«Бомбежка… Бомбит и бомбит, бомбит и бомбит, и бомбит. Все бросились
куда-то бежать… И я бегу. Слышу чей-то стон: «Помогите… Помогите…» Но
бегу… Через несколько минут до меня что-то доходит, я чувствую на плече
санитарную сумку. И еще — стыд. Куда девался страх! Бегу назад: стонет
раненый солдат. Бросаюсь к нему перевязывать. Затем второго, третьего…
Бой кончился ночью. А утром выпал свежий снег. Под ним убитые… У
многих руки подняты кверху… К небу… Спросите меня: что такое счастье? Я
отвечу… Вдруг найти среди убитых — живого человека…»
Анна Ивановна Беляй, медсестра
«На войне было столько чудес… Я вам расскажу…
Лежит на траве Аня Кабурова… Наша связистка. Она умирает — пуля
попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли
головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: «Как жаль, девочки». Потом
помолчала и улыбнулась нам: «Девочки, неужели я умру?» В это время бежит наш
почтальон, наша Клава, она кричит: «Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из
дома…» Аня не закрывает глаза, она ждет…
Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы:
«Дорогая моя, любимая доченька…» Возле меня стоит врач, он говорит: «Это —
чудо. Чудо!! Она живет вопреки всем законам медицины…» Дочитали письмо…
И только тогда Аня закрыла глаза…»
Мария Николаевна Василевская, сержант, связистка
«Стирала… Через всю войну с корытом прошла. Стирали вручную.
Телогрейки, гимнастерки… Белье привезут, оно заношенное, завшивленное.
Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а
красные. Черные от старой крови. В первой воде стирать нельзя — она красная
или черная… Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без
штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь.
И горы, горы этих гимнастерок… Ватников… Как вспомню, руки и теперь
болят. Зимой ватники тяжелые, кровь на них замерзшая. Я часто их и теперь во
сне вижу… Лежит черная гора…»
Мария Степановна Детко, рядовая, прачка
«Разве я найду такие слова? О том, как я стреляла, я могу рассказать. А
о том, как плакала, нет. Это останется невысказанным. Знаю одно: на войне
человек становится страшным и непостижимым. Как его понять?
Вы — писательница. Придумайте что-нибудь сами. Что-нибудь красивое. Без
вшей и грязи, без блевотины… Без запаха водки и крови… Не такое
страшное, как жизнь…»
Анастасия Ивановна Медведкина, рядовая, пулеметчица
«Были у нас в отряде братья Чимуки… Они нарвались в своей деревне на
засаду, отстреливались в каком-то сарае, их подожгли. Пока не кончились
патроны, они стреляли… Потом вышли обожженные… Их возили на телеге,
показывали, чтобы кто-то признал, чьи они. Чтобы кто-то выдал…
Вся деревня стояла. Стояли их отец и мать, никто ни звука не произнес.
Какое сердце надо было иметь матери, чтобы не крикнуть. Не отозваться. Но
она знала, если заплачет, тогда всю деревню сожгут. Убьют не ее одну. Всех
убьют. За одного убитого немецкого солдата сжигали деревню. Она знала… За
все есть награды, но никакой не хватит, самой высокой Звезды Героя мало для
этой матери… За ее молчание…»
Полина Касперович, партизанка
«Помню бой…
В том бою мы захватили очень много немецких пленных. Были среди них
раненые. Мы перевязывали их, они стонали, как наши ребята. А жара… Жарища!
Нашли чайник, дали попить. Место открытое. Нас обстреливают. Приказ: срочно
окопаться, сделать маскировку.
Мы стали копать окопы. Немцы смотрят. Им объяснили: мол, помогите
копать, давайте работать. Они, когда поняли, что мы от них хотим, с ужасом
на нас оглядывались, они так поняли, что, когда выкопают ямы, мы их поставим
у этих ям и расстреляем. Они ожидали… Надо было видеть, с каким ужасом они
копали… Их лица…
А когда увидели, что мы их перевязали, напоили водичкой и в окопы,
которые они вырыли, сказали им прятаться, они не могли в себя прийти, они
растерялись… Один немец заплакал… Это был немолодой человек, он плакал и
ни от кого не прятал свои слезы…»
Нина Васильевна Ильинская, медсестра
«Хотите узнать правду? Я ее сама пугаюсь…
Один наш солдат… Как вам объяснить? У него все дома погибли. Он…
Нервы… Может, пьяный? Чем ближе была победа, тем больше пили. В домах и
подвалах всегда можно было найти вино. Шнапс. Пили и пили. Он взял автомат и
бросился в немецкий дом… Разрядил обойму… Никто за ним не успел.
Побежали… А в доме уже одни трупы… Дети лежат… Забрали у него автомат,
связали. Он матом кроет: «Дайте я сам застрелюсь».
Его арестовали и судили — расстрел. Я его жалела, все его жалели. Он
всю войну провоевал. До Берлина дошел…
А можно ли об этом писать? Раньше нельзя было…»
А. С-ва, зенитчица